Нет, он не был личным шофером ни Феликса Дзержинского, ни маршала Жукова. Его сирень не растет у...
Нет, он не был личным шофером ни Феликса Дзержинского, ни маршала Жукова. Его сирень не растет у Капитолия в Вашингтоне. Все эти посмертные легенды совершенно избыточны на фоне реальных достижений этого человека, кажется, больше собственной жизни любившего сирень.
Леонид Алексеевич Колесников, не будучи специалистом, не имея необходимого образования, научных работ и регалий, остался в истории как уникальный селекционер, признанный во всем мире. Ему выпала непростая судьба, плоть от плоти эпохи — Первая мировая, революция, Гражданская, советско-финская, Вторая мировая, оттепель. Он вел своего рода двойную жизнь, в которой была достойная профессия с заслугами и признанием — и истинная страсть, подлинное дело жизни. К слову, по одним лишь названиям, которые гениальный самоучка давал своим сортам сирени, можно изучать историю ХХ века.
Собственная его история началась в конце XIX столетия. Отец Колесникова Алексей Семенович, почетный гражданин Москвы родом из Рязани, был купцом и видным благотворителем. Мать владела швейными мастерскими. Были у семьи и дом на Кузнецком Мосту, и квартира в Санкт-Петербурге, и имение в Ялте. Из пятерых детей Леонид был младшим. Его появление на свет в 1893 году так обрадовало отца, что тот посадил в честь знаменательного события пихту в дачном саду.
Загородный дом Алексей Семенович приобрел в 1890-м в селе Всехсвятском под Москвой. Никто и предположить тогда не мог, что с разрастанием города это место однажды станет знаменитым районом Сокол и что в его известности незаурядную роль сыграет как раз Леонид. А пока семейство с чадами и домочадцами, родственниками и друзьями проводило на даче каждое лето. Излюбленным местом для вечерних чаепитий был уголок под роскошной французской махровой сиренью сорта Мишель Бюхнер — большой тогда редкостью, сводившей с ума тонким ароматом. Кто знает, не это ли детское впечатление повлияло впоследствии на выбор младшего сына Колесниковых, ставший судьбой?
Впрочем, до этого еще далеко, увлекался он в юности техникой, с 1905 года учился в Московском реальном училище Воскресенского, потом поступил в Коммерческий институт. Да только проучился там всего два года, в 1916-м был оттуда уволен для назначения в военное училище: шла Первая мировая. Вместо этого, однако, попал в итоге в Одесскую автошколу. Шофером Леонид Колесников отправился на фронт, а вернувшись, окончить обучение в институте уже не смог: революция отменила все прежние планы и решения.
Как раз за месяц до эпохального разлома мать, что-то предчувствуя, отписала Леониду в дарственной целое состояние — земельные участки, недвижимость и среди прочего дачу во Всехсвятском. Она-то и осталась во владении семьи, когда все остальное передали новой власти. Впрочем, и дачный участок обрезали до двадцати пяти соток, на которых размещался дом и тот самый куст сирени, расцветавший каждую весну. В доме Колесниковы жили вместе с нянюшкой Павлой Сергеевной: оставшуюся в семь лет сиротой девочку взяли к себе в 1893 году и она стала частью семьи, вынянчила и Леонида, и его дочь, и внучку, став свидетелем всех бед и радостей.
В Гражданскую Леонид дома бывал нечасто — колесил за баранкой по военным дорогам. С марта 1918-го по 1922-й служил в Первой Советской автороте Москвы помощником командира автоколонны, доставлявшей грузы в «горячие точки». Повидал немало: сильнейшее впечатление оставили разоренные дворянские гнезда и брошенные усадьбы. В покинутых садах буйно цвела все та же сирень — как символ гибнущей, ненужной теперь былой роскоши.
Леониду было больно это видеть и остро хотелось сохранить красоту. Так и получила начало его уникальная коллекция. Первый свой куст он высадил дома в 1919-м. Говорят, дело было так: зимой шофер Колесников вез домой после премьеры артиста Большого театра с подаренной цветущей сиренью в кадке. Когда презент увял, водитель попросил отдать куст ему. Продержал зимой в прикопе у дома, а весной высадил в саду.
Тогда он еще ничего не знал о сирени и стал в любую свободную минуту учиться: штудировал дореволюционные каталоги, забегал в чудом сохранившиеся ботанические сады, разыскивал все имевшиеся в России сорта легендарной французской фирмы «Лемуан и сын» (именно «лемуановским» был любимый куст сирени его детства). Поездки по стране стали счастливой возможностью отовсюду привозить черенки. Если Колесников слышал незнакомое название сорта или узнавал о красивой сирени в чьем-то саду, ехал туда, чтобы посмотреть и купить отростки. В семье шутили, видя, как он идет с очередным кустиком или веткой: «Опять с хлыстиками?»
Порой очередной хлыстик расцветал — и оказывалось, что такая сирень у Колесникова уже есть. Тогда куст становился подвоем для закрепления новых сортов или основой для его знаменитых кустов-букетов, на которых порой одновременно цвело больше двадцати сортов. К 1923 году его коллекция стала лучшей в стране.
Однако на этом Леонид останавливаться уже не хотел. Им владела мечта создавать собственные сорта. Сеять семена он начал почти одновременно со сбором коллекции и в результате первых экспериментов отобрал два: Пионер и Джамбул. Для скрещивания селекционер придумал, например, такой способ: подвязывал близко друг к другу на кусте-букете ветки, смазывал их сиропом, набрасывал марлевый полог. Под него набивались насекомые и переносили пыльцу с одного сорта на другой. Он твердо верил, что совсем скоро люди захотят не только хлеба, но и цветов. Еще Леонид впервые любил и был любим — а для творчества нет ничего более вдохновляющего, чем взаимное чувство.
После возвращения с фронта Колесникову удалось устроиться водителем в ЧК — ненадолго, но там он встретил женщину, которую полюбил на всю жизнь. Олимпиада Николаевна Якиманская работала в аппарате Дзержинского и была дамой незаурядной: красавица, прекрасно образованная, знавшая шесть языков, дочь известного московского музыканта. Вскоре они поженились. Супруга поняла и разделила страсть Колесникова — сирень и роскошный сад на Соколе.
Сам он к 1930 году окончил автомеханический рабфак, работал мойщиком машин, потом слесарем и механиком, затем был назначен начальником Первой автоколонны. Свободного времени почти не оставалось. В середине тридцатых сотрудница МГУ Мария Нагибина познакомила Колесникова с трудами Мичурина и Тимирязева.
Леонид Алексеевич читал ночами, учился и экспериментировал, скрещивал сорта, выводил новые гибриды, попутно делая собственные любопытные открытия, — и вскоре стал широко известен не только среди любителей, но и специалистов. Некоторые получившиеся гибриды он посчитал достойными собственных названий. Именовал их бесхитростно: Леонид Колесников, Олимпиада Колесникова, отдавал в названиях дань благодарности — Мария Нагибина и Мичурин, было там и нежное Утро Москвы, а еще, конечно же, Феликс Дзержинский, Михаил Калинин, Николай Островский, Знамя Ленина, Привет Отчизне, Колхозница и просто Большевик.
В 1939 году уход за садом лег на плечи Олимпиады Николаевны: мужа призвали на советско-финскую. В 1940-м именно она представляла на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке новые сорта сирени, вызвавшие настоящий ажиотаж. Благополучно вернувшийся с фронта Леонид Алексеевич снова взялся за работу — как раз взошли семена, посеянные накануне финской. Весной 1941 года он с гордостью представлял на Всесоюзной выставке тридцать шесть сортов, шесть из которых создал сам. Экспертная комиссия ВСХВ признала его коллекцию лучшей.
В те теплые месяцы сад в Большом Песчаном переулке на Соколе, на месте бывшего Всехсвятского, отдыхал после цветения, а Колесниковы неустанно за ним ухаживали и еще растили дочь Тамару. Это время, наверное, стало единственным безусловно счастливым. Очень короткое — не длиннее дурманящего красками и ароматами цветения сирени. А в июне началась война...
Леонид Алексеевич ушел на фронт. Во время налета несколько снарядов упало в сад Колесниковых. Пережитый ужас сломил психику Олимпиады Николаевны. Ее душевное здоровье никогда уже не восстановилось.
В декабре 1942-го Леонида Алексеевича после тяжелого ранения перевели на службу в Москву. На автобазе он отвечал за техническое состояние шестидесяти машин. У начальства был на хорошем счету, получал премии, которые тратил без остатка на свой сад, где можно было отвлечься от всех бед. Войти в это море ароматных цветов мог любой. И люди шли — чтобы немного отдохнуть душой. Здесь буйно цвели новые сорта: Зоя Космодемьянская, Лиза Чайкина, Марина Раскова, Капитан Гастелло, Александр Матросов, Молодогвардейцы, Память о героях-панфиловцах — самое, может быть, скорое увековечивание их памяти. А еще Алексей Маресьев, Валентина Гризодубова, Генерал Ватутин, Маршал Василевский, Маршал Жуков...
Среди посетителей сада были и рядовые граждане, и знаменитости, оставлявшие слова благодарности в обычной тетрадке, которую по просьбе гостей Колесников завел для отзывов. Окончание войны сад Колесникова встретил победным буйным цветением — как символ непреходящей, все преодолевающей жизненной силы и красоты.
С 1946 года об уникальном саде и его создателе стали часто писать в прессе. Сам селекционер, неизменный член Московского общества содействия зеленому строительству, регулярно представлял все новые и новые сорта сирени, а также гладиолусов, которыми с некоторых пор тоже увлекся. В 1947-м появился легендарный сорт сирени Красавица Москвы — шедевр, признанный самым красивым в мире и непревзойденный до сих пор.
Весна — время сирени, осень — пора гладиолусов в саду Колесникова, слава о котором гремела по всему Союзу. Ах, что за поразительное это было место! Три тысячи четыреста квадратных метров песчаной почвы, для полива которой Леонид Алексеевич использовал воду из протекающей рядышком мелкой речушки Таракановки. Он устроил запруду, изобрел насос собственной конструкции, проложил сеть труб из собранных по свалкам ржавых обрезков, установил систему шлангов и дождевых установок — тоже по своим чертежам.
Парники, теплица, участки для сеянцев и саженцев, а главное — пять тысяч кустов сортовой сирени всех возможных цветов, оттенков и форм лепестков. Пятьсот сортов, триста из которых вывел сам Колесников, вдобавок более ста сортов роз, коллекции ирисов, тюльпанов, лилий, нарциссов, пионов, георгинов, гладиолусов, а еще плодовые деревья: яблони, сливы и вишни. Гладиолусов, к слову, было столько, что они попросту не умещались в саду, — для части пришлось использовать соседний участок цветовода-любителя. Можно только представить это буйство красок и ароматов. Калитка сада на Соколе никогда не закрывалась. Поток посетителей не иссякал, люди ехали со всех концов страны, быть в Москве и не посетить это чудесное место — невозможно, непростительно.
Хозяин делал гостям подарки. Ни разу в жизни, даже в самые трудные времена, он не взял денег ни за один черенок. Принцип Колесникова был прост: «Красота не продается, ее можно только подарить». И сирень Леонида Алексеевича разъезжалась по стране — в детские дома, школы, больницы, учреждения и частные дома. Да и попросту без букета никто не уходил.
Однако счастливый период не продлился долго. На Колесникова написали анонимный донос: дескать, спекулирует сиренью. Трижды по этим обвинениям его арестовывали и трижды выпускали, не найдя доказательств, но нанеся сильнейшую душевную травму. В результате он вынужден был пойти на унизительный шаг: продолжая дарить сирень, стал брать с гостей расписки. Листочки эти сохранились — как свидетельство широчайшей популярности и географии, как своего рода карта мест, куда разъезжалась колесниковская сирень.
Тут на селекционера свалилась новая беда — то и дело его сад подвергался нападениям хулиганов, ломавших сирень, воровавших кусты, срезавших цветы и уничтожавших уникальные сорта, еще не размноженные, росшие в единственном экземпляре. Хозяин завел собаку — черного добермана Дика, да только пес не мог отпугнуть грабителей. Неоднократно нападали на самого Колесникова, единственного сторожа сада — и с ножом, и с камнем, однажды ударили кирпичом по голове и он надолго попал в больницу. Но упорно, упрямо, несмотря ни на что, не ожесточался, не поддавался страху и продолжал держать сад гостеприимно открытым.
В начале пятидесятых пришло наконец официальное признание — Сталинская премия в 1952 году. Сирень Колесникова высадили в Кремле. В его сад привозили иностранные делегации. У московской интеллигенции стало традицией «ходить на сирень» к Колесникову. Появились ученики и последователи, энтузиасту охотно помогали школьники — юные натуралисты, у него учились доктора наук и академики: нейрофизиолог Анохин и физик, лауреат Нобелевской премии Семенов, всерьез увлекшиеся разведением сирени. В числе его гостей — художник Петр Кончаловский и скульптор Вера Мухина, навещал свою именную сирень Алексей Маресьев. Запросто на семейные обеды захаживал Никита Хрущев.
К этому времени семья Леонида Алексеевича расширилась. Дочь Тамара, студентка института декоративно-прикладного искусства, вышла замуж, ее муж Степан — автор оформления павильона «Цветоводство и озеленение» на ВСХВ, где имелся, конечно, и стенд, посвященный работе тестя. Спустя годы их дочь, внучка Колесникова Елена, тоже стала художницей — и помнила, как в дедовском доме бывал Юрий Гагарин.
Люди, знавшие Леонида Алексеевича, не могли уместить в голове его невероятную работоспособность. Своим садом он по-прежнему занимался, продолжая служить на автобазе Союзторгтранса. Бескорыстие его между тем проявилось и в том, что в 1952 году, сразу после получения Сталинской премии, Колесников передал в дар государству свои достижения, разработки и открытия, что называется — буквально все, до последнего семечка.
Тогда же было издано постановление создать сиреневый питомник на одиннадцати гектарах заброшенного, изрытого траншеями пустыря в Калошино. Однако даже через два года не сделали ничего. Никакой обработки, никаких сотрудников не выделили, а Леонид Алексеевич все это время сам оплачивал аренду земли на Соколе, где росла переданная государству сирень. Помог фельетон в «Вечерней Москве» — на такие заметки тогда реагировали незамедлительно.
И вот впервые в долгой своей жизни Колесников получил возможность наконец заняться любимым делом не на любительских, а на законных основаниях: ему предложили возглавить дело и назначили руководителем питомника. Только выделенных денег даже в малой степени не хватало...
В результате Леонид Алексеевич потратил на уже не собственный питомник всю госпремию. Средства пошли на окультуривание почвы — из привозимого грунта выбирали камни и прочие «излишества», на удобрения, садовый инвентарь, горшки и ведра, на перевозку кустов из своего сада на Соколе, на организацию хранения и просушки семян, битву с грызунами и сорняками, на переделывание непригодных теплиц...
Рабочих рук остро не хватало, и директору приходилось хвататься буквально за все. Ему ничего было не жаль. Две тысячи кустов сирени, вся коллекция зарубежных сортов, собственные сорта, новые разработки — он отдал все. И всего себя.
Колесников поднял питомник, на это ушло восемь лет. Новые сорта он по традиции называл в духе времени: Юрий Гагарин, Космические дали, Галина Уланова, Радж Капур... Без теоретической подготовки и знания генетики, в одиночку создал более трехсот сортов и элитных сеянцев сирени, что вполне сравнимо с результатами фирмы «Лемуан», вдохновителя его детства, в которой под руководством трех поколений селекционеров трудилось множество рабочих.
У него и вправду была мечта, Колесников не скрывал: он всерьез хотел засадить сиренью всю Москву, всю страну, а если получится — весь мир. И теперь ему казалось, что это вполне возможно. Вот тут-то, когда наконец можно было пожинать плоды тяжелой работы, судьба, как всегда, дала резкий крен.
Москва расширялась. Ей нужно было место под строительство. Столица хотела новых домов, а не новых сиреневых садов, бульваров и аллей. Новостройки наступали на калошинский сиреневый оазис. Потребовали отдать часть питомника. Леонид Алексеевич сопротивлялся как мог — в итоге его попросту отправили на пенсию, чтобы не мешал. Он плакал. Шалило сердце. Люди, видевшие это, не могли вспоминать спокойно, как ему было больно. Дома подошли вплотную и к его собственному садику и домику без удобств на Соколе.
Его не щадили, и старому хозяину приходилось сражаться с горами строительного мусора — так же, как с налетами хулиганов и вандалов. Это они загубили два уникальных сорта — желтую и ярко-красную сирень. Как раз накануне визита комиссии по сортоиспытанию. Новой сирени Колесников даже имени дать не успел.
В середине шестидесятых последовал еще один удар: никто и ни в чем не желал разбираться, ничего не хотели принимать во внимание, никакие заслуги, никакая международная популярность не играли роли — и теперь дом и сад на Соколе отвели под снос. Из последних сил Леонид Алексеевич сражался, и за дело его жизни вступались все, кто только мог. Он исходил все инстанции, пытаясь что-то доказать, но фронтовика, лауреата многих государственных наград никто не желал слушать...
Спасением — пусть и неполным — стала публикация в «Комсомольской правде», на которую власти не могли не отреагировать. Впоследствии Леонид Алексеевич напишет об этом: «Все эти годы, начиная с декабря 1962-го, я переживал период трагедии своей жизни, вызванный пассивным отношением к уже созданным мною трудам. Чувство угнетенности, бессмысленности и безнадежности борьбы не покидает меня. Тяжелые серые тучи нависли надо мною, уныние и тоска давят на истерзанное сердце».
В 1966-м Колесникову дали новую квартиру, а его сад приняли на городской баланс. Самого селекционера оформили прорабом в стройуправление лесопаркового хозяйства. Сроком на месяц. Чтобы лично руководил перевозкой трех тысяч кустов сирени из своего сада в калошинский питомник — туда отправили большую часть растений. Остальное высадили на Сиреневом бульваре, в парке Сокольники и нескольких районах Москвы. Две тысячи развезли по дачам власть имущих — об этом шептались сотрудники питомника, лично отгружавшие кусты.
Когда же в 1975-м калошинский питомник закрыли, переведя его в статус парка и убрав все ограждения, оставшиеся молодые сеянцы и кусты сирени попросту разворовали — жители соседних домов, дачники и рыночные торговцы. При очередной атаке новостроек сирень буквально ломали бульдозерами. О сохранении уникальных сортов речи уже не шло — теперь здесь был просто «объект озеленения общего пользования». Леонид Алексеевич этого кошмара не застал — умер в 1968-м от инфаркта. В 1973 году он посмертно был удостоен высшей награды Международного общества сирени — «Золотая ветка сирени».
Сколько на самом деле сделал Колесников, установить не представляется возможным. Записи он вел от руки, без подробных скрупулезных каталогов, но архив сохранился лишь в малой части. После его смерти в «красный уголок» дома сложили эти материалы — мешки писем со всего мира, коробки с тетрадками и блокнотами, журналы и газеты с публикациями. В девяностые, когда комнатку сдали в аренду, архив попросту выбросили, не предупредив родственников. Сгорел и сарай, в котором хранились фотографии и негативы. Жизнь словно пыталась стереть его след.
Уникальная коллекция элитных саженцев была бездарно растрачена, фонд растерян, многие растения погибли, размножением или хотя бы сохранением элитных сеянцев практически никто не занимался. Из трехсот созданных Леонидом Колесниковым сортов спасли около пятидесяти. Сиреневый сад на Щелковском шоссе сохранил только некоторые уникальные сорта. На помощь поспешили сотрудники ВДНХ, заложив у павильона «Цветоводство» сирингарий с сортами селекционера, свою коллекцию сберегли в Ботаническом саду МГУ.
С течением времени равнодушие наконец сменилось ренессансом. Любители и профессионалы искали утраченные сорта в частных коллекциях и государственных ботанических садах. Новое столетие вернуло имя Леонида Алексеевича на первые полосы благодаря проектам «Москва — город сирени» и «Сирень Победы». Сиреневый сад на Щелковском шоссе защищали обычные москвичи. Его спасли и от поползновений Черкизовского рынка, и от угрозы расширения Щелковского шоссе, и от превращения в парк развлечений.
Сегодня это — настоящий музей наследия Леонида Алексеевича Колесникова, место паломничества горожан. Как в пятидесятые каждую весну они «ходили на сирень» в сад на Соколе, так и теперь радуются цветам в Сиреневом и Ботанических садах, в кремлевских Александровском и Тайницком. Да что там — во всем мире, ведь сирень Колесникова давно уже в международном реестре и цветет на всей планете: у лондонского Букингемского дворца, в канадских Королевских и ботанических садах, в США, сирингариях многих стран. Все, как он мечтал. И день его рождения, восемнадцатое мая, теперь официально отмечен в календаре как Международный день сирени.
Долгие годы узнать место, где находился дом Колесникова на Соколе, можно было по огромной пихте — той самой, единственной, оставшейся от его сада. Но и ее в прошлом году спилили.
Редакция выражает благодарность за предоставленные архивные материалы и фотографии внучке Л.А. Колесникова Е.С. Симоненко и региональному вице-президенту Международного общества сирени Т.В. Поляковой.
Свежие комментарии